Мы не просто так рассказываем об этих людях. О врачах, для которых попытка спасти жизнь не сценарий фантастического романа, а каждодневная реальность. Очень пафосно звучит: «Каждый день я спасаю жизни». А эти врачи вовсе не пафосные. Они обычные люди. Смешливые, легкие, задумчивые, умные, со своими интересами и проблемами. Именно для этого мы знакомим тебя с ними — чтобы они перестали быть безликими.
Доктору Надежде 30 лет. Это я пишу, чтобы вы знали, а то многие не верят. Пациенты, например. Заходят в кабинет в первый раз:
— Здравствуйте, а где доктор?
— Я доктор, — говорит Надежда и слегка хмурит брови, чтобы не рассмеяться.
— Как? Вы? — пациент совсем теряется, а потом, сам не зная того, произносит фразу, которую до него говорили уже многие другие: — А вы что, уже институт закончили?
— А что, надо было? — спрашивает Надежда и все же смеется.
Слова имеют свойство обрастать образами. Под влиянием прочитанного, рассказанного, подслушанного, наконец. Вот слово «онкология» сразу рождает в голове образ чудища — очень опасного. Смертельно. А слово «онколог», которым как раз представляется Надежда, уж наверняка выдает нам образ сурового, сдержанно-печального человека с некоторым даже торжественным выражением на лице. Как рыцарь, который всегда на войне, он несет эти мрачные доспехи, не смея их сбросить, — чудище-то рядом.
Доктор Надежда Волкова в образ не вписывается. Вот совсем. Она очень милая и трогательно молодая, будто и вправду только вчера школу закончила. А ведь, в отличие от многих из нас, она сталкивалась с чудищем по имени онкология много раз. Очень близко сталкивалась. В детстве, на родине, в Чебоксарах, раком легких болел отец Надежды. В память об отце в десятом классе она твердо решила стать онкологом. Поступила в медицинский институт, после интернатуры приехала на учебу в Москву, а попала на работу онкологом в районную больницу. Все равно что бросить юного идеалиста-солдата на передовую — именно в поликлинике люди впервые узнают о своем диагнозе.
Утром Надежда приходила на работу, снимала медицинский халат с вешалки, надевала его и выглядывала в коридор. Она уже хорошо знала выражения лиц своих пациентов: растерянные («Почему я здесь?»), ироничные («Какой еще рак, неужели!?»), испуганные («Я умираю»). Умоляющие, уставшие, ожесточенные… На каждого пациента 15 минут, за которые надо максимально по‑человечески объяснить больному, что такое рак и как он лечится. Затем скорее, скорее — следующий. Иначе кто-то в очереди не успеет зайти в кабинет: «Доктор, скажите честно, сколько мне осталось?»
Надежда никогда не говорила своим пациентам, что «ничего сделать нельзя», никогда не разводила руками: «Ну, вы же сами все понимаете». Это ей казалось, не знаю, неприличным. «Я же не Господь Бог, чтобы решать, когда человеку жить, а когда умирать», — говорила она. И обсуждала с пациентом дальнейшую стратегию лечения: «Сейчас отдохнете, а потом мы снова…»
Вечером, когда Надежда вешала халат обратно на вешалку, она вспоминала, что опять забыла пообедать.
А ведь был еще день посещения пациентов на дому. Очень тяжелых пациентов, когда доктор встречалась с неприкрытым, будто обнаженным страданием. Но и тут Надежда была уверена, что нельзя не сопереживать, не пропускать через себя, не взять человека за руку.
Это был очень страшный год, но Надежда не возненавидела свою работу. Ее лицо не приобрело торжественно-отрешенное выражение. Она стала настоящим врачом — доктором, для которого пациент на первом месте: «Пациенту всегда тяжелее, чем врачу. Я сниму халат и буду жить дальше, а ему тяжело вчера, сегодня, постоянно».
Сегодня Надежда работает радиологом в онкологическом центре на Каширке. Сеансами по 3−4 недели, каждый день, она лечит лимфому и другие виды рака с помощью лучевой терапии. Но она помнит каждого своего пациента и говорит, что так будет и спустя десять, двадцать лет. И я ей верю. Потому что доктору Надежде по‑прежнему не все равно. Это ее доспехи в сражении с чудищем онкологии. Доспехи Надежды.
Текст и фото: Мария Строганова
