Кризис в отношениях — не редкость для нынешних тридцатилетних. Наше поколение слишком сильно сомневалось в целесообразности брака, слишком долго запрягало, а вот ехать хочет быстро. Наш автор Александра Петрухина рассуждает о том, какая любовь нужна нам — девушкам около тридцати. И какая совсем не нужна.
Стоя у тридцатилетнего рубежа, я сама, как и большинство моих подруг, вижу в зеркале сильную и независимую… которая очень старается дать слабину и стать чуть зависимей. Совсем немножечко.
У меня и пары-тройки подруг личная жизнь пока не сложилась и не спешит. И если я, особа импульсивная, а может и вовсе психованная, во избежание пьяных и лживых смсок в два часа ночи «как же я по тебе соскучился» выключаю телефон, то мои подруги сидят и смиренно штопают сопли. Те сопли, на которых их отношения держатся. А я вот пребываю в образе бабы Яги, которая против, и считаю, что позиция соглашательства на отношения с любыми из предложенных — стратегия в корне неверная.
Мужчины обнаглели, например. Вот есть у меня Сережа, который меня «любит». «Я тебя люблю», — говорит мне Сережа. Женатый Сережа. Пьяный женатый Сережа. Пьяный женатый Сережа, воспитывающий дочку и заботящийся о своей жене, оберегающий всю свою семью в свободное от пятничного вечера время.
А вот в пятницу вечером Сережа любит меня. И звонит мне ночью, и говорит, как страшно любит меня. Как уйдет от жены прямо сейчас и как, тоже прямо сейчас, уже едет ко мне жить с моими родителями. И какое-то время я жалею Сережу. Сережа же любит меня. Как же его обижать? Я жалею Сережу и говорю ему: «Бедный Сережа! Ты не должен так переживать. Ты должен идти спать домой. А не любить меня. Тем более, если смотреть в глаза правде, дорогой Сережа, мы с тобой уже не в десятом классе, уже лет десять не виделись, и ты не можешь меня любить просто потому, что уже давно меня не знаешь».
А потом я вспоминаю про горькую свою одинокую судьбину. Про то, что пора перестать копаться. Сомнения прочь, ни слова больше! Пора соглашаться уже и на плохенького. Я вспоминаю и думаю. Я думаю, что вот мне тридцать. Тридцать, Карл! А может быть, попробовать с Сережей? Он же так несчастлив со своей прекрасной женой. Которая выкидывает в соцсети рецептики вкусных блюд для Сережи, родила и воспитывает их замечательную крошку-дочку, качает попу в спортзале, чтобы быть красоткой для Сережи. Они так несчастливы вместе: все эти утомительные совместные вылазки в «Икею» и театр, эти ужины в родительских домах, кошмарные подборы подарков друг другу на День Святого Валентина… Как он только выдерживает все это? Сережу решительно надо спасать! А может, мне попробовать с Сережей?
И когда в следующую пятницу Сережа звонит мне, я говорю ему: «Дорогой Сережа! Я все решила! Мы будем счастливы, Сережа! Только нам надо с тобой все же познакомиться. Нет, я понимаю, что мы с детства знакомы, но где оно, то самое наше детство? Столько воды утекло… Поэтому, Сережа, давай мы пойдем завтра куда-нибудь попьем кофе и поговорим. И с этого начнутся все наши с тобой основные решения. Мы уйдем от злосчастной жены с крутой попой и горячими пирожками, будем жить вместе, можно даже с моими родителями». И Сережа говорит мне: «Конечно. Завтра. Точно». И всё. И Сережи больше нет. И чего я так долго не соглашалась на свое безоблачное счастье?
Я такая вот добрая это все говорю Сереже. А надо что говорить? Надо говорить: «Иди-ка ты лесом, Сережа. Совсем ты, Сережа, обнаглел, и края своей вседозволенности ты, Сережа, не видишь. Чеши, Сережа к своей прекрасной жене. И никогда больше не думай о чужих бабах, кретин. Потому что вместе со скукой, которая тебя гнетет, ты, Сережа, потеряешь всё. Всю любовь, всю преданность, потеряешь доверие, теплоту. Счастье ты потеряешь, Сережа».
Но любитель выпивки и женщин Сережа — это понято. На него и не надо было соглашаться. Это я так, в порядке эксперимента. То ли дело Лёша.
Лёша был моим большим опытом мазохистского соглашательства в те прекрасные годы, когда старой девой тебя еще не называют, но страх ею стать уже поглаживает против шерстки ледяными пальцами.
Лёша не был женат, у него не было детей, а вот сердечные нагрузки были. Лёша приходил временами и страстно пах женским духом. И говорил: «Да ты что, милая? Ну подумаешь, Лерка приезжала. Но ей же было так грустно! Мы поговорили с ней. Поплакали. Выпили шампанского. Устали. Поспали. И все, милая. Ничего не было». И я думала: «Ничего же не было, зачем тут скандал?»
А Лёша жил рядом. Ходил ко мне есть борщ и салатики. И не работал уже полгода. Потому что 2009 год, кризис в строительстве, и никому не нужен Лёша-инженер, проектирующий какую-то там приблуду для одноэтажного жилья. И я была такая же добрая, как и сейчас с Сережей. И говорила ему, доверчиво заглядывая в глаза: «Пойди искать работу. Хоть не в строительство. Ты мастер спорта по восточным своим единоборствам. Ну иди тренером куда-нибудь. Хоть что-нибудь делай!» «Нет, дорогая, ты что? Там же не платят. Дай три сотни до вечера.» И я давала.
Я говорила с ним, как с ребенком, а он пользовался моим кротким, наученным книжками нравом, который говорит нам не вмешиваться в тяжкие мужские думы, а лучше подать-принести. Потому что в мировой литературе женщина — это чертова великомученица. Она должна пахать, кормить, стирать и терпеть. А говорить ему: «Пошел бы ты на хрен, Лёша, вместе со своей Лерой, проектированием и единоборствами», — она не должна. Потому что каждый раз, когда терпение кончается, и ты ему это говоришь, это означает, что ты его не любишь! Ты не ценишь его и не хочешь. Ты подлая змея, благородно пригретая на его исполинской шее, а он потратил на тебя лучшие годы своей жизни. Ты неуравновешенная истеричка, а он с Лерой даже не переспал! Ты продажная женщина, а он еще найдет работу и проедет по твоей улице на «роллс-ройсе».
Я, к сожалению, любила тогда тебя, дорогой Лёша. Только теперь я понимаю, какой дурой была и стараюсь отговорить подруг (тех самых, что штопают сопли) заниматься такого рода самобичеванием и ловлей кармы. Потому что дорогой Лёша, я не хочу любить такого бабника и прихлебателя. Я не хочу любить ленивого тридцатилетнего увальня, который таскается по Лерам и таскает у меня по три сотни. Я имею право не любить такого нытика и неврастеника. И никакая чертова Лера не смеет меня обвинять в жестокосердии и незаслуженном Лёшей плохом отношении.
Иди, Лёша к чертовой матери, иди в ж*пу, Лёша. Потому что любить и прощать м*даков весело и приятно в двадцать лет. Сидеть страдать, ждать звонков, следить в соцсетях, рассматривать фотографии, слушать одну с тобой музыку. Не знать, что хуже: когда ты онлайн и с кем-то переписываешься, или когда ты оффлайн и отлично проводишь время без меня? Защищать тебя перед друзьями: «Лёша ищет работу, просто кризис в отрасли!», «Лёша не спит с Лерой, они просто хорошие друзья», «Лёша отдаст мне все деньги, которые занял», Лёша любит меня, просто не умеет это сказать", «Лёша не ведет себя как последний подонок, просто у него сейчас такая ситуация, но он обязательно исправится…»
В тридцать лет уже не интересно тратить время на подлецов, соглашаться на сомнительное тепло электрического камина, нарисованного очага. Ведь вы не в каморке папы Карло, и если проткнуть носом линялую бумагу декораций, за этой картинкой никакой двери, скорее всего, не окажется.
В тридцать я уже сама тот еще м*дак. В тридцать хочется любить того, кто согревает, заботится, находится рядом. Кто сам подбрасывает дрова в очаг отношений. Кто обнимает, звонит и интересуется. Я хочу любить такого. И не верю, что все остальное, включая пьяные ночные признания в любви, может иметь что-то общее с настоящей, нормальной любовью. Сама на это не соглашаюсь, и вам не советую.
