Рак. Как только его не называли, какими словами только не проклинали. Для Анны рак стал личным разлучником: с домом, с семьей, с мужем, с новорожденным сыном. Темницей — «сидит девица в темнице, а коса…», впрочем, косы тоже никакой нет, рак забрал и ее. Но мы можем помочь ее вернуть, правда ведь?
Анна с мужем Виталием живут в Воронеже. Поженились, наладили быт, а через три года — долгожданная беременность. В июне, когда Анна была уже на шестом месяце, на очередном медосмотре врач заметил, что «что-то не так» с лейкоцитами. Она еще раз пересдала кровь, анализы отправили гематологу. А тот поставил примерный диагноз: «хронический миелоидный лейкоз».
Сейчас сестра Анны Ольга рассказывает, что, пока ждали подтверждающий диагноз анализ — мутации генов, успели всей семьей пережить встречу со смертью. Никто не знал, как быстро станет развиваться лейкоз, сколько времени есть у Анны и успеет ли она выносить и родить малыша.
Первый диагноз не подтвердился, и хотя было понятно, что лейкоз у Анны просто другого вида, врачи временно оставили ее в покое — до родов.
Ольга рассказывает мне все это, сидя в коридоре НМИЦ гематологии. Сама Анна говорить не может. Она лежит в реанимации, опутанная, словно бабочка в коконе, проводами и датчиками. Аппарат искусственной вентиляции легких дышит за нее, потому что у самой Анны нет сил дышать. Наверное, если бы не сын, у нее не осталось бы сил и жить, но она живет.
Вообще-то они оптимисты — Анна и Виталий. Особенно Виталий: родился чудесный сын Сережа, теперь можно лечиться, и все будет непременно, непременно хорошо, слышишь? Анна соглашалась, конечно, потому что поначалу всё действительно шло очень неплохо.
Первую серьезную разлуку с сыном из-за лейкоза она пережила, когда началась химиотерапия и пришлось отказаться от грудного вскармливания — от всей этой нежности и непередаваемого чувства единения, как будто они с сыном все еще связаны невидимой пуповиной. А потом расставания случались всё чаще и чаще — пошли обследования, частые поездки в Москву. Болезнь осложнилась фиброзом — фиброзная ткань накапливалась в костном мозге, где производятся клетки крови, и мешала их выработке. Очень скоро стало ясно, что единственное спасение — пересадка костного мозга. Больше ничего не поможет, вообще ничего.
На этот раз Анна расставалась с сыном надолго. Они позавтракали, погуляли вместе, как будто в обычный будний день, как будто нет никакого рака, и попрощались. Донора нашли в Германии, затем подготовка, высокодозная химия, трансплантация костного мозга, долгие недели заточения в стерильном боксе. Впрочем, заточения спасительного — всё прошло отлично, на удивление отлично. Через месяц, когда Анна окрепла, ее выписали домой.
«Сережа? Его радости не было предела, — отвечает на мой вопрос Ольга, — он не отходил от нее ни на шаг: „Мама, моя мама“».
Свидание, которое позволил им рак, длилось меньше месяца, а потом у Анны началось самое частое осложнение после трансплантации костного мозга — реакция «трансплантат против хозяина» (РТПХ). Причем в самой ее опасной, резистентной форме. В первую очередь пострадали почки и желудок — Анна пережила операцию на кишечнике, пришлось удалить часть кишки, у нее открылась язва, ей проводят гемодиализ. Она совсем ослабла — болезнь держит крепко и никак не хочет отпускать.
Сейчас Ольга войдет в реанимацию, поцелует сестру, встретится с ней глазами и сразу расскажет про Сережу, как он каждый раз кидается к двери, когда слышит звонок. Как кричит: «Мама, мамочка приехала», как ищет ее и спрашивает про нее по сто раз на дню. А потом, вытирая слезы и себе, и сестре, будет твердить: «Живи, милая, он ждет, живи!»
Чтобы спасти Анну есть средство — джакави, препарат, который борется с РТПХ. И мы можем помочь.
Текст: Мария Строганова
